Поэзия и поэты

[Jawshell]

Вот вам поэмка:

Чёрная летняя ночь висела над Гипатом. Мрак покрывал горы и чащи заброшенного острова, лишь слабые светящиеся точки звёзд и редкие огоньки в лесных дебрях – светляки? волчьи глаза? – нарушали всесилие черноты. Где-то в глубине мрака ворочались неуловимые ночные звуки, которым не придумано названий – звуки, что не нарушают тишину, а делают её еще глубже и беспредельнее. Редкие искры разума, разбросанные по дикой земле, замерли и притихли до рассвета, замкнутые непроницаемой стеной ночи.

В пещере на западе Предгорий тусклый фитилёк коптилки, опущенный в плошку с топлёным салом, с наивной смелостью пытался раздвинуть мрак. Неверный, колеблющийся свет едва выхватывал из тьмы малую часть пещеры – очаг, сложенный из камней, верёвку с развешенными на ней пучками трав, грубо сколоченную полку с огромными древними фолиантами и свитками, несколько мешков и тюфяк, на котором, накрывшись оленьей шкурой, спала девушка.

– Айри… Айри…

Девушка открыла глаза и села. Несколько минут она вглядывалась и вслушивалась в темноту, пытаясь понять, что её разбудило. Казалось, ничто не нарушало обычной ночной симфонии – слабо потрескивал фитиль ночника, шуршала под очагом мышь, а за дверью, затянутой сшитым из шкур пологом, тихо, но грозно сопели два ручных тролля – Пушок и Крошка.

Но она слышала этот голос, слышала совершенно отчётливо! Кто-то назвал её по имени, и этого кого-то она уже когда-то слышала – в этом она могла поклясться. Какой-нибудь шутник из Посёлка? Нашёл время для шуточек… Да нет, ерунда – никто из Посёлка сюда не проберётся мимо ловушек и троллей, да ещё ночью! Только Избранный смог тут пройти…

Избранный?!

Айри вскочила, лихорадочно обшаривая взглядом все углы пещеры. Да, это его голос – теперь она его узнала. Избранный! Где он мог спрятаться?

– Что не спишь, Упрямая?

Айри испуганно обернулась – и облегчённо вздохнула.

– А-а, это ты, Ная, – произнесла она с некоторым разочарованием, – Так это ты сейчас меня окликала?

– Я? Да я только что проснулась от твоих подпрыгиваний, – Ная, старшая ученица колдуньи Эстеры, сидела на тюфяке, протирая глаза, – Ты что, что-то слышала?

– Да, мне показалось, что тут кто-то…

– Тс-с-с!

С минуту Ная, подобравшись, как приготовившийся к прыжку зверь, напряжённо слушала ночные звуки – в неясном свете ночника Айри даже показалось, что у неё движутся уши, как у собаки. Наконец она тряхнула головой, сбрасывая напряжение, и с облегчением произнесла:

– Нету здесь никого. Только ты, я и Эстера. Если бы тут ещё кто-то прятался, я бы услышала, как он дышит.

– А кто же тогда говорил?..

– Что говорил?

– Я слышала, как… кто-то повторял: Айри, Айри… – даже в темноте было видно, что при слове "кто-то" девушка покраснела.

– А-а, поняла, – Ная улыбнулась, – Всё ещё сохнешь по своему Избранному? Вот он тебе и снится.

– Да ну тебя, – в голосе Айри послышалась обида, – "Сохнешь"! Просто он хороший человек, понимаешь?

– Ладно, ладно, – Ная обняла девушку за плечи, – давай спать, хорошо? А то завтра дел навалом.

Айри вновь забралась под оленью шкуру, но сон не шёл. Стоило закрыть глаза – и перед ними упорно появлялось лицо Избранного: мужественное, умное и чуть-чуть растерянное; но от этого почему-то ещё более манящее…

Девушка повернулась на спину и уставилась в потолок. Потолок был изрядно закопчён, хотя всего пару недель назад они белили его наломанным у крутого берега речки мелом. Значит, надо снова белить – или жить так, с закопченным. Что ж за жизнь, в самом деле!

Ничего, решительно ничего нового не случалось в этой жизни. Из года в год обитатели Посёлка сажали мелкую и твёрдую, как булыжники, картошку, годную лишь на корм свиньям – а если и людям, то только уж с совсем безнадёжной голодухи. Из года в год люди пасли свиней, из года в год гоблины их крали. Время от времени вялые стычки с вороватым народцем перерастали в более или менее организованные (в зависимости от того, насколько был одарён тактическими талантами очередной поселковый воевода) сражения, в которых принимали участие – страшно подумать! – человек по двадцать; но кончались они всегда одинаково – ничем. По вечерам свинопасы и охотники возвращались в Посёлок, от которого им не приходило в голову удаляться больше, чем на половину дневного перехода, садились у костров, пили брагу, пели заунывные, доставшиеся в наследство от дедов песни, хвастались своими сегодняшними подвигами (сплошь выдуманными) – словом, мало чем отличались от тех же гоблинов, разве что те вместо браги грызли поганки. И не было впереди никакого просвета, никакого намёка на то, что когда-нибудь что-то изменится. Десятки поколений сменились в Посёлке; ныне живущие уже прочно забыли, кто и когда основал это жалкое поселение, проникнутое старательно скрываемым от самого себя страхом перед огромным враждебным миром – ежевечернее бахвальство охотников было лишь наивным способом отогнать от себя этот древний страх. И каждое новое поколение заранее до мелочей знало, что ждёт его в жизни, что ждёт его детей, внуков и правнуков – абсолютное, до ужаса точное повторение прожитого их отцами, дедами и прадедами.

Бабка Айри, Эстера, была знахаркой. Прабабка, если верить самой Эстере и поселковым старикам – тоже. О более отдалённых своих предках Айри ничего не знала (да и никто в Посёлке не помнил своей родословной дальше третьего-четвёртого колена), но не сомневалась, что и они в своё время лечили соседей от горячки и лихорадки, предсказывали будущее и ворожили на удачу. Знахаркой должна была стать и мать Айри, но её вместе с отцом убил людоед, когда их дочери едва исполнился месяц. С тех пор для старой Эстеры свет сошёлся клином на крошечной внучке: ради неё она отгородилась от мира болотами, ловушками и сторожевыми троллями, не отпускала её от себя ни на шаг, устраивая разносы за каждую попытку самостоятельно выйти из пещеры… В то время, как сверстники Айри играли в свои немудрящие игры – кто дальше бросит камень, кто выше залезет на дерево… – внучка знахарки сидела в пещере и штудировала древние тома, собранные её предками-колдунами по бесчисленным и безымянным руинам, покрывавшим Гипат.

Что за мир, что за вселенная открывалась ей на этих пожелтевших, осыпающихся страницах! Могущественные державы и многолюдные города, великие маги, способные силой своего искусства передвигать небесные тела; прекрасные рыцари, равно бесстрашные в бою, милосердные к побеждённым и нежные с любимыми… Всё это было на свете, было невероятно давно – до Раскола, страшной катастрофы, отделившей Гипат от мира. Там, в этих блистательных империях, уже много веков как забыли о Гипате, видимо решив, что он, вместе со многими и многими землями, исчез во всепожирающих потоках Астрала. Но Гипат жил, хватался за бессмысленное существование, как дряхлый старик, у которого уже не осталось ни мыслей, ни чувств, лишь одно стремление: ещё один вдох, ещё один удар сердца…

Оттуда, из этих недостижимых миров, явился Избранный. Легенда о том, что однажды он появится в Развалинах, и это положит начало возрождению Гипата, ходила среди жителей Посёлка едва ли не с самого его основания. Но, в отличие от легенд, записанных в древних фолиантах, легенда об Избранном не обрастала подробностями из века в век, а напротив – утрачивала их, становясь всё более примитивной и односложной, как сама гипатская жизнь. Никто уже практически ничего не знал о том, кем будет Избранный – воином? мастером? волшебником? – откуда и как он придёт и как именно возродит Гипат. Были лишь священные развалины, куда в самые тяжкие дни люди ходили молиться сами не зная кому, и слово – Избранный.

И вот он пришёл. Он был молод, высок и светловолос, но главное – он был другим. Он смотрел на мир и видел не крохотный пятачок земли вокруг Посёлка и крохотный отрезок времени вокруг своего "сейчас", как все люди Гипата – его мир был огромен, а мысль его была свободна. И, может быть, именно это впервые обратило на себя внимание Айри – эта непохожесть на знакомых ей парней из Посёлка, все помыслы которых сводились к еде, выпивке, потасовкам и женщинам. Зак – таким именем называл себя Избранный – словно сошёл на Гипат со страниц старинных томов: он был умён и ироничен, благороден и дальновиден, и жизнь его была наполнена смыслом. И внучка знахарки вдруг поймала себя на том, что хочет видеть его, разговаривать с ним снова и снова…

– …Всё не спишь?

Айри вздрогнула. Ная, приподнявшись на локте, смотрела на неё.

– Эх, девочка ты моя… Первая любовь – она как первый снег. Красиво, да не в свою пору. Так ли, иначе ли, а всё равно растает. А потом другой снег пойдёт, настоящий. Жди его.

– Так, и ты – "девочка"?!!! – Айри чуть не закричала в голос, но вовремя сдержалась: разбудить бабку – накликать такой разнос, что потом неделю будешь ходить как побитая, – Да что вы все – сговорились? Мне семнадцать лет, семнадцать! – ну, почти…

– Ладно, ладно, успокойся, – Ная попыталась погладить Айри по голове, но та обиженно отдёрнулась, – Я ж тебе не зла желаю, Упрямая…

С минуту девушки молчали. За очагом монотонно пиликал сверчок.

– Слушай, Ная, – произнесла Айри дружеским тоном – долго сердиться на подругу она просто не умела, – Вот ты говоришь про первую любовь, как будто знаешь… А у тебя она была?

– Было дело, – Ная закрыла глаза и насмешливо улыбнулась, – Мне было тринадцать, а ему, – тут её улыбка стала прямо-таки ядовитой, – на несколько лет больше. Ну и, как водится, я о нём все дни напролёт грезила, а он на меня – ноль внимания. И знаешь, что я подумала? Что это оттого, что он такой большой и сильный, а я – такая маленькая и слабая. Дурочка… В общем, я решила доказать ему, что я тоже кое-чего стою: самой застрелить оленя и принести его в Посёлок. И что ты думаешь? Застрелила и притащила.

– Одна?! В тринадцать лет? Оленя?! – ужаснулась Айри.

– Ну, это тогда мне казалось, что это олень, а на самом деле – так, оленёнок… И вот стою я, значит, вся в мыле, но гордая – дым из ушей! А он подходит и говорит, – тут Ная старательно изменила голос на бас, – "За что ж ты это, олешку-то? Нешто он тебе помешал? Жил бы да жил себе…"

– Староста Ривар?! – изумилась Айри.

– Точно! – Ная тихо рассмеялась, – Только тогда он, конечно, старостой ещё не был… Посмотрела я на него – парень как парень. И что я в нём особенного нашла? Тем и кончился мой "первый снег"…

– Ну я не знаю… – задумчиво протянула Айри, – Ривар – он хороший, но он – ты извини, Ная – он немножко глупый…

– А чего извиняться? – хмыкнула Ная, – Я и сама знаю, что он дурак. Да и остальные наши мужики от него недалеко ушли. А где других-то взять?

– Вот видишь! – торжествующе воскликнула Айри, – А Избранный – он как раз другой! И потом, ты же сказала, что тебе было тринадцать лет. А мне уже семнадцать! Может, у меня уже настоящее!

Ная не ответила. Некоторое время она хмурилась, словно собираясь с духом, и наконец произнесла неожиданно серьёзным тоном:

– Слушай, Айри. Я этого ещё никому не говорила. То есть ему самому хотела сказать, но передумала – зачем раньше времени пугать человека…

– Ты о чём?

– Об Избранном. Только обещай, что никому не скажешь!

Айри с готовностью кивнула.

– Так вот. Помнишь, когда он принёс магический шар с островов?

– Конечно. Бабушка тогда пыталась узнать его прошлое, но ничего не получилось…

– Да. Я тогда тоже в этот шар заглянула. Пока Эстера смотрела в прошлое Избранного, я решила – по глупости, не иначе – залезть в его будущее.

– И что?.. – Айри почувствовала, как в груди у неё что-то сжимается, как свернувшийся ёж.

– Ни-че-го, – чётко и раздельно произнесла Ная, – сначала я видела сражения, победы, предательства, поиски… а потом всё исчезло. Как в прошлом – пустота.

¨ж мгновенно распрямился, ударив Айри своими колючками.

– Он… умер? – внезапно севшим голосом произнесла она.

– То-то и оно, что нет. Смерть – самое сильное потрясение для души, и уж её-то всегда видишь в первую очередь, когда предсказываешь будущее. А тут ничего такого не было. Он просто… как бы это сказать… перестал быть, и всё. Был-был – и нет.

– Что же это значит? – чуть слышно прошептала Айри.

– Ну не знаю я, не знаю! Тут, наверно, какая-то наука есть – но мне-то откуда знать?

Айри тихо всхлипнула. Все эти дни она только и жила надеждой когда-нибудь снова встретиться с Избранным, а теперь… теперь…

– Ну вот, как нехорошо вышло, – виновато проговорила Ная, гладя плачущую Айри по голове (та уже не пыталась отстраниться), – Ну прости меня, дуру, прости… Только, пожалуйста, не говори Эстере. Если она узнает, что я полезла, куда она меня не просила – будет мне головомойка…

– Хорошо – бесцветным голосом отозвалась Айри, сдержав, наконец, плач, – Будем спать. А то уже скоро светает…

Ная заснула быстро. А внучка Эстеры ещё долго лежала, уставившись в темноту, и безуспешно думала, как ей жить дальше…